Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

— Муса, заклинаю тебя покинуть этот дом, — по татарски закричала девушка. — Все уже кончено, мой родной брат, я стала женой любимого мною человека.

Во дворе установилась тишина, даже на улице, показалось, замерло движение. Видно было, как всадник старается сдержать поводьями норовистого скакуна.

— Ты стала женой Панкрата, сына Даргана, кровника нашей семьи, а тот убил твоего деда, твоего отца и двоих сестер твоей матери, — наконец последовал надменный ответ. — Твой похититель тоже убил двух наших братьев по крови — Атаги и Бадая. Разве этого мало и разве ты не знала об этом?

Некоторое время были слышны лишь стоны, вместе с рыданиями рвущиеся из женской груди, словно плакала не сама Айсет, а ее душа. Панкрат боялся сделать лишнее движение, он понимал, что решается их судьба.

— Я об этом знала, — девушка воздела руки вверх, подняла лицо к небу, она будто сама казнила себя за свои и чужие грехи. Гортанный возглас рванулся к луне, к звездам. — Но ты тоже должен понять, мой дорогой брат, что любовь убить в себе невозможно. Она превыше всего на свете.

Джигит наверное ожидал от близкой своей родственницы именно такой ответ, он не ударился в бешенство, он даже не удивился. Главарь разбойников поднял ладони вверх, омыл воздухом лицо и уперся жестким взглядом в Айсет:

— Ты права, моя младшая сестра, любовь убить нельзя, она может уйти лишь вместе с жизнью. Ты самая любимая и умная из тейпа Даргановых, ты знаешь, что говоришь, — Муса подергал тонкими ноздрями, непримиримо сдвинул брови. — Но если ты, Айсет, не в силах избавиться от этого чувства, тогда умри вместе с любовью. Аллах акбар!

Абрек выдернул из–за пояса пистолет и выстрелил в успевшую распять себя на окне младшую сестру, затем поднял коня на дыбы, воздев саблю вверх, бросил скакуна к дому. Оружие мелькнуло в воздухе серебряной молнией, оно глубоко вошло в раму. Но за мгновение до этого Панкрат сумел оторвать девушку от окна и отшвырнуть ее за себя, она без звука распласталась на полу. Главарь опять занес клинок, готовясь поразить казака, тот успел подставил шашку, звон булата прокатился по комнатам. Снова и снова скрещивались лезвия, осыпая пространство между поединщиками снопами искр. Вокруг стояла тишина, никто не решался вмешиваться в спор, Дарган застыл у стены с приготовленной для стрельбы винтовкой, его жена сжимала рукоятку пистолета, тетка Маланья осаживала младшего Петрашку, рвущегося с шашкой на подмогу старшему брату. Снаружи разбойники с неослабным вниманием следили за поединком, они считали, что главарь обязан подтвердить звание лучшего среди них воина. За воротами усадьбы накапливались пешие и конные казаки, они пока не понимали причины, по которой прекратилась стрельба, но по первой команде готовы были броситься станичникам на выручку. Наконец Муса заставил жеребца отскочить от стены дома, он воскликнул:

— Выходи, поганый гяур, мы продолжим бой здесь, на твоем дворе.

— Паршивый горный баран, я уже перед тобой, — не заставил ждать себя с ответом Панкрат.

Он бросил короткий взгляд на невесту, девушка лежала на полу и по прежнему не подавала признаков жизни, ярость исказила мужественные черты лица казака, она вытеснила из груди остатки добрых чувств. Панкрат прыгнул в окно, перекувыркнувшись в воздухе, предстал перед обидчиком. Папаха слетела с головы, обнажив светлорусый чуб, ноздри трепыхались от гнева, в этот момент он походил на хищную птицу, готовую булатным клювом и железными когтями разорвать жертву на куски.

— Пако… — из хаты раздался взволнованный голос матери, рядом с ней напрягся Дарган, он по прежнему сжимал в руке приклад винтовки. Софьюшка сложила руки на груди. — Пако, сынок, будь мужественным, я люблю тебя…

Материнский призыв добавил Панкрату злости, теперь казаком владело одно чувство — жажда крови своего врага. Раскрутив шашку, как учил в детстве батяка, он призвал противника спешиться. Но Муса не торопился покидать седло, с беспокойством оглянувшись на прибывающих казаков, он понял, что вырваться из станицы его отряду и ему самому теперь вряд ли удастся.

— Слезай с седла, горный козел, — рычал разъяренный Панкрат. — Батяка уже доказал, кто из рода Даргановых был прав, пришла моя очередь скручивать вам рога.

— У нас неравные условия, — огрызнулся главарь, повел рукой вокруг, — Посмотри, у тебя объявилось много помощников.

— Ни один из них не коснется тебя пальцем, и ты это знаешь, — придвигаясь к противнику еще ближе, крикнул казак. — В твоем нутре заговорил племенной страх, вы способны нападать только стаей, а сейчас пришла пора отвечать за себя.

Муса обернулся к жавшимся по углам подворья подчиненным, гортанно выкрикнул команду. Сидящие на конях абреки направили ружья на казаков, успевшие спешиться вскочили в седла. На некоторое время установилось тревожное ожидание развязки. Панкрат понял, что главарь призывает разбойников приготовиться к отходу, но дать возможность им уйти означало признать поражение, даже не попытавшись отомстить за возлюбленную, без движения лежащую в хате. Этого допустить было нельзя, сделав резкий выпад, концом лезвия он подцепил сбрую на лошади бандита и рассек ее. Ремни расползлись по морде скакуна, загубники выпали из пасти. Муса подергал поводьями, натаскивая снасть на себя, он ошалело закрутил белками, теперь уже ясно осознавая, что от боя ему не отвертеться:

— Эй, казак, что плохого сделал тебе мой конь? — стремясь сохранить достоинство, закричал он. — Зачем ты так поступил, ведь не арабскому скакуну драться с тобой.

— Я коня не трогал, а тебе отсюда уйти не удастся, — воздел шашку вверх Панкрат. — Тем более, что ты предложил поединок сам.

— Хорошо, Панкрат, ты получишь то, чего просил, — абрек швырнул под копыта лошади бесполезную сбрую, снова осмотрелся вокруг. — Жаль, что рядом с тобой не стоит твой отец, было бы неплохо перерезать горла вам обоим.

— Жаль другого — что тебя не придушили еще в утробе, — успел ответить казак. — Ты и есть кровожадный бирюк…

В следующее мгновение Муса со спины перебросил винтовку в правую руку и, нырнув под брюхо скакуна, в упор выстрелил в Панкрата. Все произошло настолько быстро, что никто из находившихся во дворе даже не пошевелился. В проеме окна застыла Софьюшка, рядом стискивал ружье в руках Дарган, вокруг поднимали вверх дула ружей станичники. Панкрат охнул от ожога в левое бедро, он успел увидеть, как абрек взвился в седло, намереваясь послать коня к забору, за которым его ждало спасение. Теряя сознание, казак полоснул шашкой по кожаной ноговице противника, выше поднять клинок он был уже не в силах. Последнее, что схватили его зрачки, это дикий прыжок лошади по направлению к ограде и выпадающая из стремени голень бандитской ноги почти до колена.